Выступление Руководителя Федерального архивного агентства, председателя совета Фонда «Российско-польский центр диалога и согласия» А.Н. Артизова на пленарном заседании Второго Российско-польского форума средств массовой информации

(г. Калининград, 15 ноября 2013 г.)

В повестке пленарного заседания форума стоит вопрос: «Есть ли будущее у диалога?» Понятно, что будущее не возникает на пустом месте, оно тесно связано с настоящим и прошлым и вызревает из них. Занимаясь по долгу службы и профессиональным интересам сохранением исторической памяти, я хотел бы в своем выступлении поразмышлять над некоторыми характерными чертами современной исторической политики в России и Польше.

После распада социалистической системы на рубеже 80–90-х годов прошлого века обе страны практически одновременно вступили в новый период своего развития. Канула в Лету модель директивного планового народного хозяйства, на смену ей пришла открытая рыночная экономика с безусловной защитой прав частных собственников. В политической сфере утвердились многопартийность и плюрализм мнений. Становление гражданского общества сопровождалось и продолжает сопровождаться поисками собственной идентичности на очередном витке общественного развития, основанными, в том числе, на новых исторических интерпретациях. В обеих странах смена идеологической парадигмы сопровождалась отказом от коммунистической мифологии, прежних праздников, героев и символов.

Вместе с тем в конкретных подходах, глубине и масштабах реформ в этой сложной, непростой и деликатной сфере в каждой из стран постепенно стали выявляться и сохраняются свои особенности.

В Польше в соответствии с «Законом о люстрации» 1997 года законодательно ограничили избирательные и иные права некоторых категорий лиц коммунистического периода. Образовано такое специфическое учреждение, как Институт национальной памяти, которому передана значительная часть архивов прежнего режима. Помимо научно-исследовательских функций по отношению к прошлому, это учреждение получило право расследовать и возбуждать дела в отношении давно минувших событий и преступлений, которые, по мысли создателей Института, не имеют срока давности. Понятно, что большинство таких событий случились в годы Второй мировой войны, во время оккупации страны нацистской Германией, которую в 1945 году сменил коммунистический период, рассматриваемый как навязанной Польше извне.

Таким образом, нацизм и коммунизм были объявлены «вне закона» и как бы уравнены в негативных оценках.

Я здесь не претендую на полноту и, может быть, излишне схематичен. Но, надеюсь, предложенная схема в целом верно отражает суть происходящего процесса. В общественном сознании посткоммунистической Польши постепенно была сформирована и стала господствовать историческая концепция «трех Речей Посполитых». Это концепция довольно умело подпитывает националистические настроения, в том числе за счет культивирования образов «внешних врагов». Первая Речь Посполитая, как известно, закончилась геополитической катастрофой – насильственными разделами конца ХVIII века. Это была национальная трагедия, после которой польский народ более чем на столетие лишился собственной государственности. Возникшая на исходе Первой Мировой войны в условиях распада Российской, Германской и Австро-Венгерской империй Вторая Речь Посполитая была уничтожена в трагических обстоятельствах начала Второй мировой войны (не случайно Пакт Молотова – Риббентропа получил в современной польской историографии название очередного раздела Польши). Это, безусловно, стало еще одной национальной трагедией польского народа. Современное Польское государство рассматривается в качестве третьей Речи Посполитой, которая обязана хранить и развивать традиции предшественников. В этой концепции совсем не находится места для исторического периода Польской народной республики, к которому некоторые пытаются приклеить название «оккупационного» или какой-то другой уничижительный ярлык. И это при том, что главные символы современного польского государства – герб, флаг и гимн остаются практически без изменений, такими же, какими они были в коммунистической Польше.

А что в России? В России в начале 1990-х годов состоялся процесс по делу КПСС. Партия была запрещена, её имущество конфисковано (но не запрещена коммунистическая идеология, возникшая новая компартия стала оппозиционной силой в парламенте). Несколько позднее главный праздник советской эпохи – 7 ноября, День Октябрьской социалистической революции – вычеркнули из памятного календаря и заменили на 4 ноября – День народного единства по случаю окончания Смутного времени начала XVII века (с акцентом на преодоление кризиса государственности, а не только отражение иностранной интервенции. В этом, кстати, сыграли ведущую роль историки наших стран). Полностью сменились государственные символы герб, флаг и гимн (в отношении последнего в 2000 году была возвращена только мелодия гимна СССР).

С вступлением в силу закона «О реабилитации жертв политических репрессий» активизировался пересмотр дел незаконно осужденных и их реабилитация. Как и в советское время, эту работу продолжили осуществлять органы прокуратуры, которые в основном завершили её к 2010 году. При этом никакие законодательные и иные ограничения прав бывшей партийной и советской номенклатуры не были приняты, учреждение, аналогичное Институту национальной памяти в Польше, не создавалось. Такие советские праздники, как Первомай, а также введенный при Хрущеве новый праздник – 9 мая, День Победы – сохранились в праздничном календаре. Последний, более того, остался всенародно любимым и фактически главным праздником россиян.

Для страны, положившей на алтарь Победы над фашизмом более 27 миллионов человеческих жизней, сама идея отождествления нацизма и коммунизма оказалась инородной и кощунственной. Она, по сути, вела к новому расколу в обществе, к продолжению гражданской войны.

Поиск национальной идентичности в современной России –дело чрезвычайно сложное и трудное. (Кстати, этот поиск не завершен и по сей день. Его важным этапом должна стать новая линейка исторических учебников для школы и вузов, работа над которыми ведется в настоящее время.) Но магистральное направление этого поиска лежит в русле не отрицания советской эпохи, а преодоления её негативных аспектов, с попыткой примирить «белых» и «красных» и завершить гражданскую войну в умах соотечественников. Это, конечно, поистине сверхзадача, для достижения которой потребуются годы напряженных усилий, связанных не только с написанием новых исторических учебников, но и продолжением демократических, социально-экономических преобразований, налаживанием качественной и комфортной жизни в России.

Мы здесь не оригинальны. Наши добрые соседи – финны во вполне благополучной стране продолжают заниматься поисками идентитета и пришли к идее единства и преемственности собственной истории, включая и так называемые периоды иноземного господства – шведский и царский – и время гражданской войны. Новая российская идентичность также должна подразумевать единство и преемственность различных этапов отечественной истории – древнерусского, великокняжеского, имперского, советского, наконец, современного.

В этом контексте модная в некоторых странах Центральной и Восточной Европы идея необходимости покаяться за советскую историю, признать «коммунизм» не менее преступным режимом, чем «нацизм», неприемлема для национального самосознания большинства россиян. И не только потому, что она уничижает и перечеркивает вклад наших отцов и дедов в победу над фашизмом. Но и потому, что она, мягко говоря, не вполне корректна в плане исторической объективности.

В практике существования тоталитарных государств, конечно, можно найти немало общих типических черт, связанных с монопольной, ничем неограниченной безраздельной властью одной партии. Но даже теоретически нацистская теория расовой исключительности немецкого народа, его абсолютного господства над другими «недочеловеками» – это совсем не то, что проповедует коммунистическая идеология. Последняя, как известно, исходит из неравенства классов и призывает к интернациональной солидарности трудящихся, борьбе со всеми богатеями, эксплуататорами и инакомыслящими. Советский Союз, его внешняя и внутренняя политика не были идеальными. Но Советский Союз никогда не делил нации на нации первого сорта и нации низшего сорта, и уж тем более не ставил вопрос о физическом уничтожении целых народов.

Представители еврейского народа, вынесшего на своих плечах ужасы Холокоста, это, кстати, хорошо понимают. Почитайте многочисленные интервью и статьи на эту тему. Вот, например, что говорит директор Центра Симона Визенталя Эфраим Зурофф. Цитирую: «Преступления нацизма и коммунизма отличаются, как яблоки отличаются от апельсинов. Их нельзя уравнивать. …От коммунистического режима пострадали миллионы жителей, они заслужили сочувствия и признания этих преступлений. Но это не означает, что против них осуществлялся Холокост». От себя добавлю, что среди миллионов репрессированных больше всего оказалось русских, украинцев, белорусов, и именно они сильнее всего пострадали от сталинизма.

Составной частью внешнеполитической доктрины нацистов была ликвидация национальных государств (таковыми нельзя считать режим Виши во Франции или марионеточную республику в Словакии), а также безудержный грабеж хозяйственных, природных и людских ресурсов захваченных стран. Система отношений коммунистической Москвы и её союзников по социалистическому лагерю была совершенно иной. Она не вписывается в рамки классической концепции «оккупации», когда захватчики устанавливают оккупационный режим и беззастенчиво эксплуатируют оккупированный народ.

Не случайно до сих пор многие представители старшего поколения моей страны спрашивают, не напрасно ли Советский Союз обращал столь большие ресурсы на поддержку своих друзей и союзников? Оправдана ли была экономическая помощь партнерам? (Недавно вышедшее в свет совместное российско-венгерское документальное издание «Советско-венгерские экономические отношения. 1948–1973» хорошо иллюстрирует эту поддержку.)

В этой связи необходимо честно признать, что создание и сохранение военно-политических союзов всегда является затратным делом для их инициаторов и вдохновителей. Советский Союз многое давал своим социалистическим друзьям, но и сам получал от сотрудничества с ними определенные выгоды.

От политики Москвы по отношению к социалистическим партнерам не сильно отличались контакты Центра и союзных республик в границах собственно СССР. Недавно в Киеве на базе Института истории Национальной академии наук состоялась международная научная конференция «История сталинизма. Советские нации и национальная политика в 1920—50-е годы». Организаторами конференции выступили Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации, Совет при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека, Фонд «Президентский центр Б.Н. Ельцина» и два федеральных архива – ГАРФ, директор которого С.В. Мироненко находится в этом зале, и РГАСПИ. В конференции приняли участие более 80 ученых из 16 стран мира. Многие представители зарубежной историографии, в том числе англосаксы, в своих выступлениях открыто квалифицировали национальную политику Советского Союза как «положительную деятельность». Конечно, не все они были готовы, как в свое время профессор Гарвардского университета Терри Мартин, назвать советское государство «империей положительной деятельности». Но и навесить на СССР ярлык традиционной империи многие из них не согласны, поскольку отношения между центром и окраинами невозможно назвать классически «колониальными». В самом деле, в СССР форсированными темпами выращивались национальные элиты, национальные языки стали официальными языками в республиках, были созданы не существовавшие ранее письменности. Поощрялось развитие культуры на национальных языках. Проводилась коренизация кадров – насаждение новых национальных элит на руководящие посты в школах, на предприятиях, в правительствах. И все это – зачастую в ущерб «русскому вопросу».

Советская эпоха оставила в наследство многим бывшим народам Российской империи чувство национальной идентичности, равно как и самую национальную идентичность каждой из новых наций. Пусть сегодня это стыдливо замалчивается во многих молодых государствах, образовавшихся на развалинах СССР. Но это – подлинные исторические факты, которые рано или поздно пробьют себе дорогу.

Спрашивается, что же здесь общего с нацизмом и его расовой теорией исключительности одной нации?

Теоретические споры о прошлом, о сходстве и отличиях нацизма и коммунизма не являются умозрительными. Они имеют вполне практические выходы на современность. От ответа на них во многом зависит и то, как будут в дальнейшем развиваться российско-польские отношения; будут ли продолжены «политические игры» вокруг острых исторических сюжетов.

В нынешней Польше, например, отмечается День проклятых солдат. Эти солдаты – бойцы Армии Краевой, которые не изменили своей воинской присяге после гибели Второй Речи Посполитой и с оружием в руках стойко сражались против немецких оккупантов.

Бойцы Армии Крайовой ненавидели своих идейных противников – польских коммунистов, считая их предателями родины и наемниками Москвы. Поэтому, когда в 1944–1945 годах Красная армия вступила на польские земли, они начали вооруженную борьбу с коммунистами и вооруженными силами СССР. По архивным данным, только за два последних военных года ими было убито около 1 тысячи офицеров и военнослужащих Красной Армии. Среди них – Герои Советского Союза, кавалеры боевых орденов, полученных за героизм в боях с немецко-фашистскими захватчиками.

Как известно, руководство польского военно-политического подполья и Армии Крайовой не признало новых границ страны, установленных великими державами – членами антигитлеровской коалиции. Поэтому Армии Крайовой было предписано всячески препятствовать, вплоть до вооруженного сопротивления, переселению польского населения на новые территории, а украинского и белорусского – в пределы СССР. Что же, и эта деятельность «проклятых солдат» заслуживает поощрения?

Это вопрос отнюдь не риторический. Тем более, когда он произносится в городе, который до 1945 года назывался не польским или российским, а немецким именем – Королевский город, Кёнигсберг.

Конечно, я не призываю сразу найти ответ на этот сложный вопрос и не питаю иллюзий насчет возможности быстрого и окончательного преодоления преград на пути российско-польского согласия. На отношениях между нашими странами и обществами еще сказываются застарелые стереотипы, консерватизм и инертность мышления. В наших обществах имеются и те, кому взаимопонимание просто не нужно, они действуют по принципу: «чем хуже, тем лучше» и не ограничатся поджогом полицейской будки у российского посольства в Варшаве.

Но иного пути, кроме как через диалог, через откровенный разговор, у нас, у всех тех, кто готов слушать и слышать, нет. Мы – соседи и потому обречены искать взаимное понимание.